Замминистра финансов России Сергей Шаталов на этой неделе затронул вопрос, который уже долгое время считался табуированным. Во всяком случае, в устах чиновника такого уровня.

Шаталов заявил: "Рано или поздно нам придётся обсуждать и границы пенсионного возраста, и вопрос софинансирования работниками своих будущих пенсий... Лучше начинать это обсуждение раньше, предусматривая предельно плавные и осторожные преобразования, чтобы избежать социальной напряженности". То есть намекнул, что повышение возраста выхода на пенсию неизбежно, и вообще надо готовиться в этой области к серьёзным проблемам.

Ему в тот же день решительно возразил председатель Госдумы Борис Грызлов. Он указал, что думское большинство не поддержит инициативы, связанные с повышением пенсионного возраста, и "до 2020 года эту тему вообще поднимать нельзя". Грызлов "поставил в прямую зависимость возможность увеличения пенсионного возраста с ростом продолжительности жизни россиян", и посоветовал руководителям Пенсионного фонда "позаботиться о рациональном расходовании средств, а не строить дворцы для региональных отделений фонда".

Такая живая полемика объясняется крайней болезненностью темы. Исходящий из уст важного финансового чиновника намек на то, что с гарантиями на старость все обстоит не очень хорошо - это не просто мало кого порадует, это вообще политически взрывоопасная тема. Вероятно, именно поэтому председатель Думы Грызлов вообще пожелал её закрыть на целое десятилетие - вплоть до 2020 года.

Такого рода социально-экономические табу в нашей истории уже бывали. Где-то лет 40 назад, самое меньшее 35, госплановские чиновники вполне себе понимали, что реформа розничных цен в перспективе неизбежна. Уж слишком много перекосов накопилось, и слишком много товарных позиций попало в категорию дотационных. Но хотя необходимость была очевидна ещё во времена глубокого социализма вполне себе социалистическим чиновником, ни о каких элементах капитализма и частной собственности тогда и речи не было, - даже робкие разговоры на эту тему были запретными. Необходимое экономически было невозможным политически. К реформе розничных цен, причем, крайне запоздалой и ничего уже не решающей, приступили только в 1990 году, когда уже всё шло по принципу: "Пропадай моя телега, все четыре колеса!".

Причина проста. Стабильность розничных цен, пусть даже по мере нарастания дефицита и размывания ассортимента, всё более и более мнимая стабильность была необходимым и даже важнейшим элементом негласного общественного договора между властью и народом. Удерживать цены было не властной прихотью, но исполнением этого договора. Когда исполнение его стало невозможным, это кончилось для советской власти самым печальным образом.

Но сходно неприятное сочетание экономики и политики наблюдается и в пенсионном деле. С одной стороны, мы видим, что сейчас средства ПФР покрывают лишь 37% надобностей, а доплаты из госбюджета - 63%. При этом демографическая перспектива сулит мало хорошего. Доля пенсионеров среди всего населения страны в перспективе будет расти, доля производительного населения - уменьшаться. Причем это не наша специфическая проблема, это проблема общемировая. При наблюдаемом уже много лет уровне рождаемости, который не обеспечивает даже простого воспроизводства населения, рано или поздно неизбежен приход той ситуации, когда один с сошкой, а семеро с ложкой.

С другой стороны, всякий политик понимает, что отыгрываться на пенсионерах - последнее дело. Во всех смыслах некстати говорить: "Денег нет, крутитесь, как знаете" тем поколениям, которые и рады бы крутиться, но ни силы, ни возраст этого уже не позволяют.

Прибавим к тому ещё и чисто российскую специфику. Сложилось так, что сегодня именно пенсионеры - важнейшая электоральная группа: самый высокий процент явки и самая большая доля голосов за действующую власть. Политик не может не думать о ближайших выборах, а в российской политике пенсионеры - это наше всё.